ИСТОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ КРАЕВЕДЕНИЯ  

1.История развития российского краеведения.  

С возрождением интереса к национальному духовному наследию и поисками “национальной идеи” возросло внимание к отечественной истории и культуре. При этом наряду с разработкой глобальных концепций исторического развития России активно исследуются отдельные проблемы конкретных регионов. Выявляются новые источники, идет переоценка уже известных фактов. Восстанавливается в своих правах краеведение как научная дисциплина, созданная и успешно развивавшаяся выдающимися отечественными учеными – гуманитариями и естественниками еще в 1920-е годы.

Долгие годы в нашей стране краеведение понималось в основном как форма кружковой работы со школьниками и вид досуга провинциальной интеллигенции. И лишь сейчас этому слову постепенно возвращается его истинное значение.

Традиция краеведческого описания отдельных местностей (сел, приходов, волостей, городов и т.п.), обычно осуществляемого самими ее жителями, видимо, не случайно была заложена в 40-е годы XIX  в., как не случайно уже за последующие 50 лет появилось огромное количество подобных работ. Сегодня даже их общее количество не поддается никакому, пусть даже приблизительному, определению. В лучшем случае, мы можем говорить о вершине этого айсберга, установив примерное число описаний, составленных членами-корреспондентами губернских ста­тистических комитетов, назвав количество изданных работ, ответов на анкеты Русского географического общества, этнографического бюро В.Н. Тенишева, сохранившихся церковно-при­ходских летописей.

Само количество подобных работ, появившихся во второй половине XIX – начале ХХ в., требует того, чтобы этот феномен получил свое объяснение. Ведь ни в какое другое время (включая день сегодняшний) описания отдельных сел, приходов, городов не появлялись в количестве хотя бы приблизительно сопоставимом с тем, что мы наблюдаем в период от середины XIX  в. до 30-х годов ХХ в. А между тем этот колоссальный по объему и весьма разнообразный материал по сей день фактически так и не стал предметом специального целостного анализа. Внимание современных исследователей истории краеведения эти работы привлекают крайне редко. Гораздо больший интерес сегодня вызывают авторы по крайней мере губернского масштаба (сотрудники ГУАК, губернских ведомостей), или яркие самородки, оставившие богатое литературное наследие. Когда же все-таки происходит обращение к описаниям отдельных сел или волостей, то преимущественный интерес современного исследователя состоит в выявлении содержащейся в краеведческой работе позитивной информации по истории, этнографии, экономике данной местности, а не в рассмотрении самого подхода, на основе которого эта работа выстроена.

Между тем, как представляется, сам подход осуществлявшихся во второй половине XIX – начала ХХ в. в российской провинции краеведческих описаний существенно отличались от принятого сегодня культурологического подхода в изучении провинции. Последний делает акцент на сложность и вполне очевидную противоречивость провинциальной культуры и чаще обращается к изучению достаточно крупных образований типа области, республики, губернии. Главное состоит в том, что современные исследователи в большей степени стремятся выявить различия в системе ценностей отдельных групп провинциального общества и в направленности их культурной ориентации ( например, современному краеведению предлагают вспомнить разработанное Питиримом Сорокиным понятие двух типов культур).

Краеведческие же работы XIX –ХХ вв. строились на совершенно иных основаниях, запечатлев особый взгляд на мир единого сообщества. Как представляется, главными особенностями того видения мира были: представление о тесной связи человека с определенным местом и сформировавшимся здесь коллективом, ощущение своей ответственности перед этой группой, уважение сложившейся и принятой в ней традиции. Это-то обстоятельство и позволяет утверждать, что само российское краеведение конца XIX – начала ХХ в. получило столь мощное развитие именно потому, что выступило в качестве феномена разрушающегося традиционного общества.

В середине XIX  в., в начале модернизации и связанной с нею коренной перестройки связей внутри общества, выяснилось, что «в России практически отсутствует характерный для большинства европейских государств феномен исторических (культурных) провинций – сформировавшихся много веков назад, компактных, с определенными границами, центрами, символами и ярко выраженным самосознанием». На протяжении предыдущих веков не предпринималось ни одной сколько-нибудь серьезной попытки осмыслить особенности отдельных местностей, напротив, с успехом выкорчевывалась сама память о местной истории. Прежде «без остатка выкорчевывались все местные особенности и традиции – с таким успехом, что в памяти народной уже не сохранилось героических легенд прошлого. Кто из тверичей, рязанцев, нижегородцев в XIX  в. помнил имена древних князей, погребенных в местных соборах, слышал об их подвигах, о которых мог бы прочитать на страницах Карамзина?… Малые родины потеряли всякий исторический колорит, который так красит их во Франции, Германии и Англии».

В этой ситуации, как устойчиво оформившиеся, существовали лишь коллективы отдельных сел и городов, так как здесь подобные сообщества выступали не как культурные, а как социально-психологические общности. В реальной жизни российской деревни второй половины XIX – начала ХХ вв. устоявшиеся поведенческие стереотипы на уровне нескольких поколений воспроизводились не столько через культурно осмысленную традицию, сколько через воспроизводство бытовой нормы.

Оформление краеведения как формы самостоятельной деятельности совсем не случайно пришлось на вторую половину XIX  в., когда российское общество вступило в полосу модернизации и разрушения прежде замкнутых оригинальных мирков (назовем их «местными сообществами»), которые существовали в отдельных селах и городах.

Объектами краеведения являются природа, население, хозяйство, история, культура, искусство. Но у всех направлений краеведческой науки есть общий предмет изучения – край или конкретная территория.

Сущность краеведения заключается во всестороннем изучении родного края по разным источникам и на основе непосредственных наблюдений с использованием современных научных методов исследования. Теоретической базой краеведения являются естественные и гуманитарные науки.

Истоки научного краеведения конечно следует искать еще в трудах историков русской провинции ХУШ-Х1Х вв. и дореволюционном “археологическом” движении. Но временем его расцвета по праву считаются 1920-е гг.

Это было “золотое” десятилетие, когда краеведение стало “массовым научно-культурным движением”, “одним из характернейших явлений Советской России”. Во главе краеведческого движения тогда стоял выдающийся ученый и организатор науки академик Сергей Федорович Ольденбург. В ту короткую эпоху послереволюционного духовного подъема общество ставило перед краеведением важнейшие задачи пропаганды хозяйственного и культурного строительства, патриотизма и демократических традиций русской интеллигенции, содействия распространению грамотности, естественнонаучных и исторических знаний.

Во многих губернских, уездных и волостных центрах возникали краеведческие и научно- просветительные общества, кружки, музеи, объединявшие в своих рядах всех, кто стремился к освоению новых знаний, хотел способствовать образованию своих земляков. В провинции краеведческие организации нередко заменяли собой и научно-исследовательские и образовательные, и культурные учреждения, превратившись в своего рода “академии наук на местах”.

Краеведческие общества и музеи не только изучали историю, культуру и природу своих регионов, но и много сделали для сбора, учета и охраны памятников истории и культуры. При почти полном отсутствии средств, нередко, рискуя своей жизнью и здоровьем, краеведы спасали от уничтожения бесценные шедевры древнерусской живописи и прикладного искусства, исторические раритеты, редчайшие книги и старинные документы, препятствовали варварскому разрушению археологических и уникальных природных объектов.

Отличительная черта российского краеведения первой трети XX столетия – тесная неразрывная связь с Академией наук. В первые годы советской власти краеведческое движение развивалось более быстрыми темпами, чем в дореволюционный период и превратилось в важное явление общественной жизни страны. Именно оно открывало представителям российской интеллигенции возможность проявить творческую инициативу.

Краеведческому движению сочувствовали и активно содействовали А.М.Горький, Н.К.Крупская, А.В.Луначарский, Г.М.Кржижановский и другие видные общественные деятели. В краеведческой деятельности участвовали многие крупные ученые, в том числе знаменитые историки С.Ф.Платонов, Е.В.Тарле, Ю.В.Готье, В.И.Пичета, а многие будущие светила исторической науки и естественнонаучных дисциплин начинали свой творческий путь в краеведческих обществах и кружках.

Краеведение объединяло людей разных социальных групп, разного уровня образования. Даже малограмотные члены краеведческих кружков тянулись к знаниям, расширяли свой кругозор, учились ценить природу и историческое наследие, удивляться всему необычному, приобретали вкус к поисковой и исследовательской деятельности. Из российской глубинки в ЦКБ шли письма даже с живыми находками, представлявшими, как казалось авторам, научный интерес (на конверте одного из них, например, была надпись: “Т. почтарь! Тут штемпелем не бей: в письме – живой червяк сидит!…”). Местные исследователи готовы были писать на обрывках газет, на заячьих шкурках и бересте, лишь бы удовлетворить “свою охоту” изучения края.

Период с 1917 по 1927 г. по праву называют "золотым десятилетием" отечественного краеведения [1]. В редакционной статье журнала "Известия Центрального бюро краеведения" отмечалось: "Из всех общественных явлений в жизни СССР за десять лет, истекающих со дня Октябрьской революции, рост краеведения является наиболее показательным" [2]:

	Обществ и кружков	Музеев	Всего
До революции	61	94	155
нa 01.03.1923	231	285	516
нa 01.01.1924	297	446	753
нa 01.09.1927	1112	576	1688

Видно, что масштабы краеведческого движения за 10 лет выросли в 10 раз. В эти же годы укрепились связи Академии наук с краеведами, возросло ее влияние на деятельность краеведческих организаций, четко обозначилась координирующая роль академии в этом общественном движении.

Руководящий орган российских краеведов – Центральное бюро краеведения (ЦБК) – был создан в начале 1922 г. и функционировал до 1925 г. при Российской академии наук. Позднее он оказался в ведении Главнауки Наркомпроса. Председателем ЦБК в 1922–1927 гг. был непременный секретарь АН академик Сергей Федорович Ольденбург. Большой вклад в развитие отечественного краеведения в это время внесли также академики М.М.Богословский, Н.Я.Марр, С.Ф.Платонов, А.Е.Ферсман; члены-корреспонденты М.Н.Покровский, А.Н.Самойлович, Ю.М.Шокальский; известные ученые Н.П.Анциферов, Б.Б.Веселовский, И.М.Гревс, В.И.Равдоникас, Д.О.Святский и другие.

Центральное бюро издавало журналы "Краеведение" (1923–1929), "Известия Центрального бюро краеведения" (1925–1929) и "Советское краеведение" (1930–1936). В них были отражены организационно-методические вопросы движения, деятельность краеведческих организаций, содержалась конкретная информация о движении. Главными редакторами журналов "Краеведение" и "Известия ЦБК" ряд лет были академики С.Ф.Ольденбург и Н.Я.Марр.

Академический центр Наркомпроса разослал в местные краеведческие организации приглашение принять участие в 1-й Всероссийской краеведческой конференции. В документе, в частности, отмечалось, что "русская революция, пробудившая дремавшие народные творческие силы, проявилась также и в сильном развитии научной и научно-организационной деятельности" [3] Конференция проходила в Москве с 12 по 20 декабря 1921 г. На ней было принято решение создать под эгидой РАН "Ассоциацию научных учреждений, обществ и отдельных ученых республики". Этот план, однако, не был осуществлен.

С докладом на конференции выступил нарком просвещения А.В.Луначарский. Он, в частности, заявил: "Наша гигантская, необъятная страна была плохо изучена и еще теперь мало известна ее подлинному хозяину, трудовому народу. Нужно эту работу поставить как можно тщательнее во всех областях". Нарком придавал большое значение демократичности, добровольности и свободе научного творчества краеведов. "Со всех этих точек зрения ясно, – отмечал он, – что нужно призвать общественные силы, потому что никаким бюрократическим путем этого сделать нельзя" [4].

На конференции представители местных организаций ставили вопросы о многочисленных фактах уничтожения памятников истории и культуры. Так, делегаты из ряда сибирских городов в своих докладах "нарисовали ужасную картину разгрома многих отделений Географического общества, конфискации музеев и библиотек и передачу их в руки людей, совершенно не понимающих того, что им передали" [5]. С созданием Всероссийского центра краеведческого движения они связывали свои надежды на улучшение охраны памятников.

В первый состав ЦБК вошло 29 человек, и среди них академики С.Ф.Платонов,С.Ф.Ольденбург,А.Е.Ферсман,Ю.М.Шокальский. В бюро имелись отделения: Петроградское и Московское [6].

14 января 1922 г. Общее собрание АН, заслушав доклад А.Е.Ферсмана о 1-й Всероссийской конференции краеведов, решило: "Признать желательным единение работы Академии наук с краеведческими организациями" [7]. 16 февраля 1922 г. на 1-й сессии ЦБК был избран президиум бюро. В него вошли: почетный председатель – Д.Н.Анучин, председатель – С.Ф.Ольденбург, заместитель председателя – В.В.Богданов (он же стал руководителем Московского отделения ЦБК), А.Е.Ферсман, Ю.М.Шокальский, А.П.Павлов, Т.П.Кравец [8]. В последующие годы составы ЦБК и президиума неоднократно изменялись.

С осени 1922 г. по смете Академии наук была предусмотрена оплата работы ученого секретаря и одного научного сотрудника ЦБК [9, л.383]. В должности ученого секретаря ЦБК Общим собранием РАН был утвержден Д.О.Святский. В декабре 1922 г. академия выделила 35 000 руб. для приобретения части тиража "Сборника программ школьных наблюдений за природой". Все книги были затем бесплатно разосланы в местные краеведческие организации [9, л.498]. В это же время ЦБК были выданы 200 000 руб. (в денежных знаках 1922 г.) на расходы, связанные с подготовкой первого номера журнала "Краеведение" [9, л.507].

Этот номер удалось выпустить в свет только в мае 1923 г. В редакционной статье указывалось, что журнал позволяет ЦБК при РАН впервые широко и планомерно координировать краеведческую работу в России [10, с.1]. Здесь же помещена и программная статья С.Ф.Ольденбурга. В ней отмечалось, что "краеведческая работа, как всякая другая исследовательская работа, зависит, несомненно, прежде всего от научного творчества... и она явится совершенно новым воспитательно-образовательным средством для всех ее участников" [10, с.3–5].

"Положение о Центральном бюро краеведения при Российской Академии наук" было утверждено на 4-й сессии ЦБК в марте 1923 г. В первом параграфе говорилось: "В целях установления учета совершающейся на местах краеведческой работы, ее общего направления и координации, а также содействия обществам, кружкам, музеям, архивам, библиотекам и др. организациям краеведения и отдельным лицам в их научной работе и представительстве интересов краеведения перед высшими государственными и другими учреждениями, при Российской академии наук состоит Центральное бюро краеведения" [11].

В феврале 1924 г. ЦБК представил руководству РАН отчет за два года деятельности. За это время состоялось 82 заседания бюро, вышли в свет два номера журнала "Краеведение", два сборника статей "Вопросы краеведения" и "Краеведение в России". Кроме того, к моменту представления отчета были подготовлены к печати третий номер журнала "Краеведение", сборник "Краеведение и школа" и "Методическое руководство для изучения местного края" [12]. За тот же период сотрудники ЦБК неоднократно выезжали в командировки для оказания помощи местным организациям.

К марту 1923 г. в России (кроме Москвы и Петрограда) было зарегистрировано 231 краеведческое общество, имелось 285 местных музеев, 21 биологическая станция, 16 заповедников [13]. После образования Союза ССР ЦБК предпринимало усилия по оказанию научно-методической помощи краеведам союзных республик. Члены бюро неоднократно выезжали в командировки:

Д.О.Святский – в Воронеж, Курск и Дмитров (Курской губ.); Паршин – в Севки (в то время Орловская губ., ныне Брянская обл.); И.М.Гревс – в Полтаву; А.А.Спицын – в Ям-Тесово (Новгородской губ.) [14]. В сентябре 1924 г. на краеведческий съезд в Абхазию был командирован сотрудник Азиатского музея А.Н.Генко [15], а для участия в работе 1-го съезда деятелей по краеведению Азербайджана в Баку направили профессора А.Н.Самойловича [16]. В марте 1926 г. на конференцию по изучению производительных сил Дальнего Востока в Хабаровск выезжал заведующий Промышленно-географическим отделом КЕПС профессор А.А.Григорьев [17, л.11–12]. В связи с проведением в конце 1926 г. Вятско-Ветлужской конференции по изучению производительных сил края С.Ф.Ольденбург обратился с просьбой принять в ней участие к академику Н.Я.Марру [17, л.532].

В конце 1924 г. Главным управлением наукой Наркомпроса было принято решение изменить ведомственную принадлежность ЦБК и передать бюро в его ведение. Это организационное изменение было вызвано тем, что у руководства Наркомпроса изменилось отношение к краеведческому движению. В мае 1924 г. на XIII съезде РКП(б) обсуждался вопрос о роли и месте общественных организаций в Советском государстве. Был отмечен "рост политической активности трудящихся" и принято решение о том, что деятельность общественных организаций должна быть тесно связана с работой соответствующих государственных органов, "чтобы улучшить и больше связать с рабочими массами работу государственных органов" [18].

В резолюции 2-й Всесоюзной краеведческой конференции, состоявшейся в декабре 1924 г., подчеркивалась необходимость "тесной связи краеведения не только с научными учреждениями... но и с хозяйственным, просветительным и партийным строительством" [19].

В начале 1925 г. ЦБК было переведено из главного здания РАН (Университетская наб., 5) в Мраморный дворец, где располагалось в то время Ленинградское отделение Главнауки. Всем краеведческим организациям было разослано информационное письмо, в котором указывалось: "Местопребывание ЦБК переносится по постановлению 2-й конференции краеведения" [20]. Журнал "Краеведение" с четвертого номера за 1924 г. начал издаваться как печатный орган Главнауки. Кроме того, по решению 2-й Всесоюзной краеведческой конференции вышел в свет еще один журнал – "Известия Центрального бюро краеведения". В отличие от "Краеведения", на который возлагалось решение задач научно-методического характера, новый журнал должен был содержать оперативную информацию.

И после придания ЦБК статуса самостоятельного учреждения его связи с Академией наук некоторое время не ослабевали. С.Ф.Ольденбург до 1927 г. оставался председателем ЦБК. В декабре 1927 г. на 3-й Всероссийской конференции по краеведению был избран новый состав ЦБК. Председателем президиума стал П.Г.Смидович, академик Н.Я.Марр стал заместителем председателя. Академик А.Е.Ферсман вошел в число четырех товарищей председателя. С.Ф.Ольденбург остался в руководстве ЦБК в качестве члена президиума. Вместе с академиком Н.Я.Марром он еще несколько лет продолжал редактировать оба периодических краеведческих издания. С января 1928 г. "Известия ЦБК" стала готовить к печати редколлегия в составе девяти человек. В ее первоначальный состав вошли академики Н.Я. Марр, С.Ф.Ольденбург и А.Е.Ферсман. Но уже в марте 1928 г. всех трех вывели из состава редколлегии. Это стало одним из многих признаков нового внутриполитического курса правящей политической партии.

С периодическими изданиями ЦБК активно сотрудничал целый ряд ведущих специалистов академических учреждений, причем их статьи часто имели важное научно-методическое значение для краеведов. Этой проблематике были посвящены публикации Л.С.Берга, Л.Я.Штернберга, А.А.Бялыницкого-Бирули, Д.А.Руднева и др. В передовой статье сентябрьского номера "Известий ЦБК" за 1925 г. говорилось, что работа академических ученых, академические издания "представляют собою неистощимый источник, откуда черпали, черпают и будут черпать краеведы" [21]. Далее отмечалось, что именно Академия наук "в тяжелую годину приняла начавшееся краеведческое движение под свое авторитетное покровительство". Для нас важным является утверждение о том, что ЦБК, став самостоятельным учреждением, "не порвало с Академией непосредственной связи" [21].

Главные цели и задачи, стоявшие перед краеведением, сформулировали его известные теоретики.

В конце 1924 г. Иван Михайлович Гревс писал: "Краеведение – один из самых действенных органов развития просвещения в широких массах, это дело вызывает интерес, труд и вдохновение, оно поднимает и организует силы. Это совсем естественно и очень отрадно в стране, переживающей жестокий кризис" [22].

Статья академика Н.Я.Марра, опубликованная в журнале "Научный работник" №1 за 1925 г., содержала следующие тезисы:

• краеведение – это не только научный метод, это и особое общественное мышление;

• для научных работников Центра краеведение – источник новых данных для обоснования научных положений;

• краеведение – дело, требующее очень бережного и осторожного обращения;

• не следует мешать естественному росту великого краеведческого дела, не губить отжившими организационными формами [23].

Краеведческая работа велась во всех, даже самых отдаленных уголках страны, даже там, где, казалось бы, организовать ее было просто невозможно.

На 2-м областном краеведческом съезде в Архангельске (июнь 1925 г.) большой интерес вызвал доклад представителя Соловецкого отделения Архангельского общества краеведения А.Глаголева. Он познакомил съезд с условиями работы отделения, состоявшего из вольных и невольных жителей Соловецких островов, показал возможность энергичной работы людей даже в таких совершенно исключительных условиях [24]. Местные краеведы активно участвовали в издании журнала "Соловецкие острова" и газеты "Новые Соловки" – печатных органов Управления Соловецкими лагерями особого назначения ОГПУ.

На одном из заседаний ЦБК в апреле 1926 г. обсуждался доклад П.А.Петрова о деятельности соловецких краеведов. В докладе отмечалось, что работа ведется главным образом политическими ссыльными, а актив общества составляют 150 человек. Энтузиасты-краеведы создали биологический сад и станцию, питомник черно-бурых лисиц, в трех церквах были открыты музейные экспозиции, активно велись геологическое изучение территории и гидрологические исследования озер, прилагались усилия по охране древних скитов и т.д. [25].

Хотелось бы обратить внимание на краеведческую деятельность будущего члена-корреспондента Владислава Иосифовича Равдоникаса. Во время гражданской войны он, будучи председателем "Комиссии по изучению Тихвинского края", спасал усадебные архивы и библиотеки, собирал в местный музей памятники истории и культуры из закрываемых монастырей и церквей [26, л.1–2]. Позднее, в качестве члена Череповецкого губернского бюро краеведения, В.И.Равдоникас неоднократно выезжал в командировки в уезды Кирилловский, Белозерский, Устюженский "для научных исследований, налаживания краеведческой работы, а также для выявления на местах находящегося в наличности музейного и архивного имущества, для взятия такового на учет и экспертизы" [26, л.69]. В ноябре 1921 г. С.Ф.Ольденбург направил В.И.Равдоникасу письмо, в котором от имени Президента АН выразил признательность за ценную помощь академической Археологической комиссии, за передачу библиотеке академии ценных рукописей и книг XVIII века. В письме указывалось, что плодотворная деятельность краеведа служит не только "интересам местной истории, но и истории России и материальной культуры вообще" [26, л.71].

К 1925 г. у руководства Наркомпроса еще не сложилась однозначная позиция в определении главных задач краеведческого движения, его места в общественной жизни страны. В первой половине 20-х годов, находясь под эгидой Академии наук, это движение решало в основном научные и просветительские задачи. Однако по мере укрепления позиций И.В.Сталина, усиления централизации в руководстве страной краеведческим исследованиям на местах все чаще начали придавать прикладной характер.

Члены Центрального бюро, пока это было возможно, отстаивали научную точку зрения.

В одном из писем, направленных в феврале 1925 г. заведующему Научным отделом Главнауки А.П.Пинкевичу академик С.Ф.Ольденбург писал: "Может, Главнаука хочет, чтобы в ЦБК пришли новые люди? Мы охотно передадим дело. Но если Главнаука и новых людей не поддержит, то краеведение уйдет в Исполкомы, ЭКОСО (Экономические Совещания) и в профессиональные организации" [27]. Есть основания полагать, что власть имущие уже накануне 3-й Всероссийской конференции по краеведению (декабрь 1927) решили вопрос о принципиальных изменениях в руководстве ЦБК. С.Ф.Ольденбург не участвовал в работе конференции. Первые два доклада делали руководящие работники Наркомпроса – Н.К.Крупская и А.П.Пинкевич.

Председатель ЦБК направил в адрес форума краеведов обращение, в котором продолжал отстаивать свою принципиальную позицию: "Совершенно необходимо, чтобы на третьей конференции было сказано авторитетно и решительно, что краеведение есть массовое научно-культурное движение, надо стремиться к тому, чтобы научное миропонимание распространилось в самых широких массах" [28]. На самой конференции развернулась острая дискуссия. Один из делегатов, Н.Ф.Преображенский, позднее вспоминал о том, что по организационным вопросам "велась отчаянная борьба", что "резолюция о задачах краеведения согласовывалась и уточнялась почти трое суток" [29]. Победила точка зрения тех, у кого в руках были сосредоточены "командные высоты".

Неудовлетворенность работой Главнауки Наркомпроса по руководству краеведческим движением неоднократно высказывал академик Н.Я.Марр.

В письме, направленном в сентябре 1926 г. председателю Совнаркома А.И.Рыкову, он, в частности, писал: "Наркомпрос не понял всей сущности этого движения и поэтому пытается строить здесь что-то без ориентировки на прошлое, без перспектив на будущее". Ученый отмечал, что "вместо того, чтобы углубить работу существующих организаций, затрачиваются большие усилия на создание новых, при этом старое хиреет и не развивается" [30]. Здесь Николай Яковлевич был прав, так как сотрудники Наркомпроса, как, впрочем, и других центральных органов власти, обращали главное внимание на чисто числовые показатели.

А пока в стране набирал темпы процесс всеохватывающей централизации – один из главных принципов тоталитарного режима. Соответственно множились функции государственного аппарата, укреплялась власть партийных и советских чиновников всех рангов. 12 февраля 1926 г. Главным ученым советом Наркомпроса было утверждено новое "Положение о Центральном бюро краеведения РСФСР", пункт первый которого гласил: "ЦБК является органом Главнауки в ее работе в области краеведения" [31].

Весной этого же года в "Еженедельнике Наркомпроса" было опубликовано еще и "Положение об областном Бюро краеведения". Для того чтобы ни у кого не оставалось сомнений в ведомственной подчиненности краеведческого движения, в нем указывалось, что все региональные бюро также "состоят в ведении Главнауки" [32].

Разбросанные по городам и весям многочисленные краеведческие организации, по существу, не имевшие бюджетного финансирования, не всегда признавали целесообразность жесткой подведомственности и необходимость регулярной подотчетности. Об этом свидетельствует годовой бюджет уездных краеведческих обществ Костромской губернии. За 1926 г. он составил; в Нерехтском обществе – 100 руб., в Чухломском – 1 руб. 45 коп.; Буйское не получило ни гроша [33].

Стремление Наркомпроса во что бы то ни стало окончательно подчинить себе краеведческое движение отразилось в принятом по инициативе Наркомпроса 11 августа 1927 г. СНК РСФСР постановлении "О порядке производства краеведческих работ на территории РСФСР" [34]. В первом пункте постановления указывалось: "Все специально краеведческие учреждения и организации на территории РСФСР, в чьем бы ведении они ни находились, должны быть переданы Народному Комиссариату Просвещения и в дальнейшем должны открываться только по линии Наркомпроса".

Существенное влияние на развитие краеведческого движения оказало и вскоре последовавшее директивное оформление нового подхода государственной власти к науке и просвещению. На XIII Всероссийском съезде Советов, проходившем в апреле 1927 г., был заслушан доклад Наркомпроса, с которым выступил А.В.Луначарский.

В резолюции съезда было отмечено, что "общий уровень образования не соответствует задачам индустриализации", съезд одобрил решение правительства "о включении в общий план индустриализации страны также и плана развития народного просвещения" [35].

Вскоре Наркомпрос направил в исполкомы местных Советов циркулярное письмо, в котором предлагалось "проводить планомерное развитие сети краеведческих организаций путем создания фабричных, заводских и сельских краеведческих обществ, ячеек, музеев, библиотек". При этом признавалось необходимым "вовлекать их в разработку основных вопросов местного хозяйственного и культурного строительства" [36]. Циркуляр был подписан заместителем наркома И.И.Ходоров- ским и начальником Главнауки Ф.Н.Петровым.

Передовая статья восьмого номера "Известий ЦБК" за 1927 г. подводила итоги развития краеведения в первое послереволюционное десятилетие. Указывалось, что по состоянию на 1 сентября 1927 г. в ЦБК состояло на учете 1688 организаций [37, с.266]. Редакция журнала, подводя итоги, делала вывод, что масштабы краеведческого движения за годы советской власти возросли в 10 раз.

Но, несмотря на столь впечатляющие цифры, положение с государственным финансированием краеведческих учреждений оставалось крайне сложным. Так, один из активистов, С.Кисловский, в начале октября 1927 г. сообщал из Тверской губернии, что два интересных музея – Кашинский и Калязинский – ликвидируются, так как, снятые с государственного финансирования, "на местные средства" они приняты не были [27, с.278]. На одном из заседаний ЦБК, проходившем в это же время, обсуждался доклад ученого секретаря бюро Д.О.Святского о его командировках в Брянск, Кострому, Ярославль. В докладе говорилось, что снятие в этих городах музеев с госбюджета "вредно отразилось и на работе краеведческих обществ" [38]. В ноябре 1927 г. С.Ф.Ольденбург направил начальнику Главнауки Ф.Н.Петрову письмо с просьбой сделать все возможное для сохранения Государственного музея Центральной промышленной области, так как было принято решение о его ликвидации. Ученый подчеркивал, что он "считается образцовым музеем, на примере которого краеведы могут учиться постановке музейного дела на местах" [39].

Финансирование краеведческих учреждений продолжало сокращаться. Согласно постановлению Президиума ВЦИК от 16 июня 1928 г., целый ряд подобных организаций передавался с государственного на местный бюджет. При этом исполкомам местных Советов предлагалось самим изыскивать дополнительные источники "для компенсации расходов по содержанию передаваемых им учреждений" [40, с.23–24]. Согласно этому постановлению, с государственного финансирования было сразу снято 42 учреждения и общества. Назовем некоторые из этого "черного списка": общества – Архангельское, Иваново-Вознесенское, Костромское, Псковское, Тамбовское; музеи – Саратовский, Ульяновский – областной (Дом-музей В.И.Ленина в Ульяновске был оставлен на финансировании). За несколько месяцев практически все краеведческие общества были сняты с государственного финансирования, причем переход на местный бюджет часто означал только одно – полное отсутствие финансовой поддержки.

Продолжались изменения и в руководстве краеведческим движением. Уже упоминалось, что в декабре 1927 г. председателем ЦБК был избран П.Г.Смидович, а С.Ф.Ольденбург – только членом президиума ЦБК. С марта 1928 г. академиков С.Ф.Ольденбурга, Н.Я.Марра, А.Е.Ферсмана вывели из состава редколлегии журнала "Известия ЦБК".

В это же время весной 1929 г. коллегией Наркомпроса было принято постановление "Об изучении культурного профиля районов РСФСР". Всем краеведческим организациям предписывалось принять активное участие в этом "изучении". Направлялся и соответствующий "перечень вопросов, подлежащих изучению". Перечень включал в себя 18 разделов, а в них, в свою очередь, содержалось 132 вопроса, на которые следовало дать ответ [40, с.23–24].

Активизировались также попытки внести в краеведческое движение политику и идеологию. Так, в четвертом номере "Известий ЦБК" за 1929 г. была опубликована статья главного редактора издания А.Ф.Вангенгейма "Краеведение и борьба за урожай". Автор считал необходимым уделять больше внимания краеведческих организаций "вопросам классовой политики в деревне при изучении как предпосылок, так и результатов повышения урожайности и при проведении в жизнь тех или иных мероприятий" [41].

К этому времени "Известия ЦБК" и журнал "Краеведение" доживали последние дни. С января 1930 г. начал выходить новый журнал "Советское краеведение". В первое время его редактором оставался А.Ф.Вангенгейм, а осенью 1930 г. последнего сменил И.Г.Клабуновский. Передовая статья первого номера "Новый этап в краеведении" провозглашала главные цели нового издания: "Обращение краеведения лицом к социалистическому строительству, перестройка рядов краеведения для активного участия в социалистическом строительстве, замена старых задач академического краеведения новыми, отвечающими эпохе диктатуры пролетариата" [42].

На новом этапе развития краеведения опеку над ним стала осуществлять Коммунистическая академия общественных наук, основанная еще в 1918 г. Перед ней была поставлена задача "укрепления идеологической выдержанности краеведения". Для этих целей в академии была создана Краеведческая секция, 11 февраля 1930 г. президиумом Комакадемии было утверждено руководящее бюро секции под председательством П.Г.Смидовича, заместителем его был назначен Б.В.Максимов [43, с.З]. Позднее на базе этой секции было организовано общество краеведов-марксистов. Оно начало осуществлять идеологическое руководство краеведением.

25 марта 1930 г. состоялась 4-я Всероссийская краеведческая конференция, на которой был избран новый состав ЦБК в количестве 26 человек. Председателем вновь стал П.Г.Смидович, а его заместителями А.Ф.Вангенгейм, Б.В.Веселовский, И.Г.Клабуновский [43, с.36]. По выражению самого П.Г.Смидовича, конференция "наконец-то дала стройный план расстановки сил снизу и доверху". В это время по всей стране уже начался сталинский террор. Его главной целью было подавление любых проявлений критики волюнтаристской политики во всех областях жизни советского общества. Это отразилось и на краеведении. Новый этап движения запечатлелся на страницах журнала "Советское краеведение". Так, в одной из статей ставился вопрос о том, чтобы "всемерно усилить темпы и охват масс" с целью "теснейшей связи краеведческого движения с классовыми боями, в связи с выкорчевыванием капиталистических элементов" [44].

Маховик "классовой борьбы" продолжал набирать обороты. Передовая первого номера "Советского краеведения" за 1932 г. призывала уже "к борьбе с правыми и левыми оппортунистами, примиренчеством и гнилым либерализмом на краеведном фронте" [45, с.7] ("фронты" к этому времени были открыты уже во всех отраслях науки, культуры и просвещения).

Новые руководители ЦБК и идеологи из Коммунистической академии требовали "теснейшей увязки краевед ной работы с конкретными планами социалистического строительства каждого данного района, предприятия, совхоза, колхоза, при максимальном вовлечении в краеведную работу широких масс рабочих, колхозников, комсомольцев, пионеров" [45, с. 4].

Директивные установки и пропагандистские призывы руководства краеведением в те годы, по существу, вели к его перерождению. В этом плане весьма показательно письмо ЦБК, направленное летом 1930 г. всем краеведческим организациям и учреждениям. Заголовок письма "О содействии экспорту" был не совсем понятен читателям. Но содержание его никаких сомнений не оставляло: "одной из форм активного участия краеведческих организаций в социалистическом строительстве", оказывается, являлось "содействие экспорту научного материала" [46].

Краеведам предлагалось активно содействовать вывозу за границу "археологических, ботанических, зоологических, минералогических, этнографических и иных коллекций". Давалось разъяснение, что государственная структура "Новоэкспорт" обязуется 10% от денег, вырученных от продажи отечественных памятников истории и культуры, возвращать "заготовителям" (так в письме и указано – "заготовителям") на приобретение оборудования и инструментов.

Авторы данного послания, – а подписали его председатель ЦБК П.Г.Смидович и руководитель "Новоэкспорта" А.Цивин, – были, видимо, убеждены, что тысячи энтузиастов-краеведов, годами в тяжелейших условиях собиравших и сберегавших музейные и архивные коллекции в интересах культуры и просвещения, с таким же энтузиазмом и вдохновением превратятся в "заготовителей" валюты, столь необходимой тоталитарному режиму, прежде всего, для всемерной милитаризации страны и укрепления аппарата власти.

Бывший председатель ЦБК С.Ф.Ольденбург ранее неоднократно обращался в правительственные органы с просьбами "остановить широкую продажу за границу различных музейных ценностей". При этом он резонно указывал, что "материальная польза, извлекаемая от продажи указанных объектов, весьма невелика, а теряется при этом величайшее культурное достояние страны" [47]. Тогда голос разума услышан не был, а после "года великого перелома" подобные проявления гражданского мужества стали невозможны. Многих представителей российской интеллигенции, на деле подтвердивших свое согласие сотрудничать с советской властью, постигло горькое разочарование. Начались аресты и судебные преследования ученых-гуманитариев и ученых-краеведов.

Блестящий расцвет российского краеведения трагически оборвался с началом сталинских репрессий. В 1929-1931 гг. краеведческое движение было разгромлено. Многие краеведы были арестованы и лишены возможности продолжать научную деятельность. Им приписывали связь с контрреволюционными организациями в Академии наук или с учеными-экономистами (академическое дело и дело промпартии).

На наш взгляд, совершенно не случайными являлись попытки органов ОПТУ "увязать", "объединить" различные политические процессы начала 30-х годов в единую мощную кампанию репрессий против интеллигенции. Сталинский тезис об обострении классовой борьбы, внедряемый в общественное сознание, готовил будущие этапы большого террора. Так, в ходе процессов по "академическому делу" умельцы из ОГПУ и их политические единомышленники в органах печати неоднократно делали попытки извлечь "полезный материал", который позволил бы обосновать массовые репрессии против ученых-краеведов. Во время допроса следователем А.Р.Стромылиным Н.П.Анциферову был предъявлен фальсифицированный протокол тайного заседания на частной квартире президиума ЦБК с изложением "речей" С.Ф.Ольденбурга, А.Е.Ферсмана, Н.Я.Марра, И.М.Гревса, В.П.Семенова-Тян-Шанского, наконец, самого Н.П.Анциферова [48]. Ученый решительно отказался признать подлинность этого "исторического источника".

В заключение отметим, что в начале 30-х годов, в период упрочения тоталитарного режима в СССР, произошла глубинная бюрократизация всей общественной жизни. В этих условиях краеведческое движение подверглось разгрому. Многие краеведы были репрессированы. Вся краеведческая литература, выпущенная до 1930 г., подлежала тщательному пересмотру для изъятия "политически вредных изданий" [49]. Наступил мрачный период в истории краеведческого движения.

Добровольные краеведческие общества были закрыты и заменены бюрократическими бюро краеведения, музеи из научных учреждений превращались в “культкомбинаты” по пропаганде идей социалистического строительства и “мудрых решений ЦК партии”, историко-культурное краеведение было квалифицировано как “гробокопательско-архивное” и ликвидировано; вся выпущенная до 1931 г. краеведческая литература подлежала пересмотру на предмет изъятия “политически вредных изданий”, в краеведческой науке утвердился вульгарный социологизм, а к руководству краеведением и музейным делом пришли равнодушные чиновники-образованцы, а порой и просто малограмотные “выдвиженцы народа”. Интеллигентское историко-патриотическое движение, опиравшееся на традиции научной объективности и стремившееся сохранить корневые связи народа с древней национальной культурой, привить любовь к родному краю, научить ценить его своеобразие, беречь памятники старины (в том числе храмы и дворянские усадьбы) и препятствовать хищнической экономической деятельности, губящей природу; противоречило политике Сталина и его окружения, препятствовало планам превращения населения страны в бездушные винтики машины диктатуры.

Не случайно и свертывание краеведческой работы пришлось на середину ХХ в., когда в целом завершилась модернизация России в ее сталинском варианте.

Это создало представление об «убийстве» властью жизнеспособного, находящегося на подъеме краеведения. Репрессии, конечно, сыграли свою роль в уничтожении талантливых краеведов, занятых этой деятельностью ученых (эта страница истории краеведения заслуживает своего особого изучения), но полностью убить интерес крестьян, сельских учителей, врачей всей России к описанию местных сообществ репрессии были не в состоянии.

В последующие десятилетия оно стало развлечение “пионеров и пенсионеров”. И только в стенах некоторых библиотек, музеев и архивов по-прежнему теплился огонек научного краеведения. Одним из таких исключений стал краеведческий отдел Кировской областной научной библиотеки им. А.И.Герцена. Поэтому, там сейчас и работает самая мощная краеведческая школа России.

Свертывание подобной работы было связано прежде всего с тем, что вместе с коллективизацией, индустриализацией, насильственным переселением отдельных сел и целых народов, интернациональным воспитанием молодежи и НТР из жизни исчезли сами устойчивые сельские и городские сообщества. Если говорить о деревне, то хорошо известно, что 1930–1960-е гг. стали временем уничтожения русского крестьянства и тех форм организации производства и жизни, которые оно создало. К исходу этого времени «остались в деревне те же люди, шла внешне прежняя, казалось бы, жизнь, однако "раскрестьянивание" стало свершившимся фактом… в деревне в 50–60-х годах ХХ в. завершилась тысячелетняя история российского крестьянства». Завершилась и история такого общественного организма, как оригинальные крестьянские сообщества, существовавшие в отдельных селах и волостях.

Одновременно 1930–1960-е гг. стали и временем умирания той модели краеведения, которая сложилась в конце XIX – начале ХХ вв. Местные исследователи все больше внимания концентрировали на истории края, так как ничего другого, что еще отличало бы их город или село от миллионов им подобных, просто не осталось. Массовая принудительная миграция, еди­нообразные дома, гибель местных промыслов, насаждение идеи «новой исторической общности» сделали свое дело. Новому советскому обществу краеведение не просто было нужно. Краеведение медленно умирало, превращаясь в «младшего брата» исторической науки, изучающего особенности протекания в данной местности выявленных историками общероссийских исторических процессов.

 

 

Постепенное возрождение краеведческой науки и краеведческого движения началось в годы Перестройки и было связано с демократизацией общественной жизни и расширением гласности. История краеведения 1920-х гг. все чаще становится предметом обсуждения на страницах научных изданий и в средствах массовой информации, все активнее становится ее изучение и стремление использовать позитивный опыт краеведческой работы “золотого десятилетия”.

В октябре 1987 г. по инициативе Академий наук СССР и УССР в Полтаве была созвана Первая всесоюзная конференция по историческому краеведению. А созданный в первые перестроечные годы Советский фонд культуры развитие краеведения признал одним из главных направлений своей деятельности.

В апреле 1990 г. в Челябинске состоялась учредительная конференция Союза краеведов России, на которой был принят Устав СКР и избраны его исполнительные органы. Председателем СКР стал академик Российской академии образования С.О.Шмидт.

Основным итогом деятельности СКР стала долговременная комплексная программа “Краеведение”, направленная на поддержку и развитие краеведческой работы в России, а также ряд целевых программ: “Теория и история краеведения”, “Природное наследие”, “Общественные музеи”, “Школьное краеведение”, “Культурные гнезда России”, “Земляки”, “Летописание”, “Исторический некрополь России”, “Исчезнувшие памятники России”, “Великая Отечественная” и др. На заседании Президиума Российского фонда культуры 10 июня 1992 г. программа “Краеведение” была принята и как краеведческая программа РФК.

СКР регулярно проводит съезды и конференции как российские, так и региональные, способствует налаживанию краеведческой работы на местах.

В последние годы краеведение обрело статус учебной дисциплины в рамках школьного и вузовского образования. В Москве, Петербурге и ряде других городов существуют учебные пособия по краеведению. “Москвоведение” стало обязательным предметом общеобразовательного курса в столичных школах. Кафедры краеведения и музейного дела открыты в Российском государственном гуманитарном университете, Московском государственном университете им. М.В.Ломоносова, Ярославском государственном университете и ряде других крупнейших Вузов страны. Здесь не только разрабатываются программы курсов и учебные пособия, но и ведется серьезная научная работа в области краеведения и музеологии.

Курс краеведения в высшей школе призван способствовать нравственному, эстетическому и экологическому развитию студентов, формированию их мировоззрения. В Университете города Переславля этот курс читается с первого дня основания этого учебного заведения. Основное содержание курса – история и культура Переславля-Залесского с древнейших времен до наших дней, проблемы охраны природы и исторического наследия.

Если исходить из понимания культуры как текста или системы текстов, то постановка вопроса о Вятке как части культурного пространства России вынуждает нас прежде всего обдумать, можем ли мы рассматривать Вятку как текст среди других текстов русской культуры?

До недавнего времени обсуждение вятской краеведческой тематики сводилось почти исключительно к умножению, а нередко простому репродуцированию фактографических описаний. Такой уклон в собирательство не был, конечно, исключительно местной особенностью. Сказывался общий глубоко маргинальный статус краеведения в поле отечественных гуманитарных исследований.

В последнее десятилетие, по крайней мере внешне, ситуация изменилась. С начала 1990-х традиционный краеведческий материал, а с ним и краеведы, почти неожиданно для себя оказались на гребне общественного и гуманитарного интереса к феномену провинции, к регионализму, вообще к локальным культурным практикам. Впрочем, говорить о том, что обострение внимания к краеведению уже поспособствовало его методологической модернизации и углублению проблематики, пока не приходится. Сегодняшний день вятское краеведения представляет довольно странную картину параллельного сосуществования скромной (хотя нередко добротной и добросовестной) традиционной любительской фактографии с темпераментными, но декларативными, плохо отрефлектированными в своих исходных позициях и потому содержательно смутными рассуждениями о "вятской идее" и "вятском мифе". Формулы эти имеют пока скорее публицистический и заклинательный, чем что-либо объясняющий характер. Линии краеведческих интересов -фактографическая и "идейная" - существуют, почти не пересекаясь в конкретных работах.

Тем не менее само стремление искать "формулы Вятки" характерно для нынешней ситуации и плодотворно по крайней мере как симптом острой и неудовлетворенной потребности в идее, которая могла бы объединить в целостной и осмысленной картине разнородные факты местной истории и культуры. Таким образом, сегодня Вятка пытается понять самое себя, обнаружить единство смысла в расходящихся частностях своего исторического и культурного опыта. Будущее краеведческих исследований связано с этими усилиями, если, конечно, они приобретут системный и методологически ответственный характер.

Накопленный краеведческий материал предстоит осмыслить в системе современных понятий и методологий гуманитарных наук. Надо разместить многобразные факторы ландшафта, истории, культуры и социальной жизни Вятки в таком теоретическом поле, где бы они обнаружили свои связи и смысл. Ориентиры для поиска адекватного инструментария достаточно очевидны. Отечественная гуманитарная традиция в работах Ю. Лотмана, Б. Успенского и В. Топорова о семиосфере, семиотике истории и пространства, о Петербурге и "Петербургском тексте" как феномене русской культуры уже имеет результативный и эвристически богатый прецедент анализа и интерпретации таких гетерогенных, многосоставных и иерархически сложных явлений культуры, каким является город и вообще любой исторически и культурно освоенный и продуцирующий культурную информацию локус.

Работы упомянутых исследователей продемонстрировали богатые аналитические и объяснительные возможности культурно-семиотического подхода к действительности. Семиотический взгляд на вещи открывает неявные смысловые связи, взаимодействие, группировку и смыслопорождающую работу фактов, которые обычно рассматриваются в условно изолированных рядах языка, истории, культуры, психологии, социальной жизни, природы. Ведь в процессе семиозиса самые разнородные факты реальности получают единый знаковый статус и, включаясь в систему культурных коммуникаций, приобретают новый объединяющий их способ существования в виде текстов. С этой точки зрения, в культурном пространстве России Вятка существует как своего рода текст, «вятский текст».

Парадоксальность "вятского текста" как раз и состоит в сосуществовании и сложном взаимодействии двух контрастных уровней символической репрезентации Вятки как Земли и Города. "Вятский текст" предлагает творческому сознанию сложные условия существования на стыке контрастных смысловых планов страшного города-фантома и избранного судьбой "светлого града". Это проблемная ситуация, она провоцирует одновременно и ощущение гнетущей враждебности города, и самые амбициозные планы, и убеждённость в его особой исторической миссии.

2.Методология краеведения.

Исходным моментом научной работы должно явиться ознакомление с литературными, историческими и архивными материалами . Материалы эти могут быть весьма обширными, а выявление их потребует большого внимания и немало времени. Работу следует начать с выписок из имеющихся библиографических указателей, которые в дальнейшем должны дополняться данными из каталогов книжных собраний и самих книг. В крупных центрах к этому делу лучше всего привлечь библиографов; в районах работу смогут провести сами краеведы с участием местных библиотекарей, архивариусов и лиц, хорошо знакомых с литературой по данному району и его архивами. В составляемом библиографическом списке надо точно указывать фамилию и имя (или инициалы) автора, полное название работы, наименование или фамилию издателя, место и год издания, число страниц. Если нужный материал представляет собою не отдельное издание, а статью или главу книги, то должны быть указаны страницы издания, на которых находится эта статья или глава. Страницы указываются также во всех случаях, когда приводятся цитаты или ссылки на те или иные работы. Если статья или заметка дана без фамилии и без инициалов автора, то она отмечается как анонимная. B списке, наконец, надо приводить все названия полностью, избегая каких бы то ни было сокращений слов.

При описании архивных дел необходимо указывать название архива, отдел, номер и название папки, общее количество листов дела и номера листов, непосредственно относящихся к делу.

Библиографический и архивный указатели надо дать отдельно; названия в них располагаются в алфавитном порядке.

Составление библиографического списка уже само по себе представляет ценную научную работу; в то же время описок будет иметь существенное значение для дальнейшего изучения литературных источников и при распределении этой работы между несколькими лицами.

Из литературных материалов необходимо использовать, прежде всего издания, связанные с историей и археологией района, как например издания местных архивных комиссий, местных обществ по изучению истории, археологии, этнографии, старые и новые издания музеев, краеведных обществ и краеведных бюро, а также отчеты и монографии, касающиеся истории материальной культуры данной местности, изданные в центре. Очень обильный материал может быть найден во всевозможных статистических и экономических описаниях губерний и прочих материалах, издававшихся земствами. Множество бессистемных, мелких, но ценных по сообщаемым сведениям, заметок можно найти в старых губернских газетах, епархиальных ведомостях, описаниях епархий и приходов, а также в различного рода мелких периодических изданиях местного значения. Менее обильные, но зато более ценные данные могут быть извлечены из монографий, и исследовательской периодики, особенно же из изданий специально геологического характера и отчетов различных экспедиций и обследований.

Много интересных и ценных сведений можно почерпнуть из всякого рода старых описаний и путешествий (напр. Озёрецковского, Лепехина, Далласа, Гмелина и др.).

Очень внимательному изучению должны быть подвергнуты всевозможные летописи. Мы, конечно имеем в виду не столько известные и опубликованные своды, изучение которых легко может быть произведено и в центре, но всякого рода местные летописи, то рукописные, то опубликованные тем или иным местным издательством, организацией, ими лицами. Богатейший материал для XVI-XVIII веков могут дать писцовые книги, которым должно быть уделено особое внимание, межевые акты и т. п.

Изучение рукописных материалов должно дать огромные результаты, и необходимую для этого архивную работу нужно, во что бы то ни стало поставить на должную высоту. Наиболее свежие и, пожалуй, наиболее полные сведения по отдельным точкам можно разыскать в архивах местных геологоразведочных организаций, большая часть отчетов которых не издается, а лишь хранится в фондах.

Подобные же сведения могут быть обнаружены в архивах крупных промышленных предприятий, приисков, в земских и городских архивах, в архивах советов и их земельных отделов, в музейных, а также в старых помещичьих, монастырских, заводских и прочих архивах. Большая часть этих старых архивов хранится в областных или бывших окружных центрах.

При проведении библиографической и архивной работы необходимо также уделить внимание проверке и уточнению имеющихся топонимических данных. Старинные названия очень часто с удивительной точностью дают характеристику местностей и часто определяют их роль в культурной жизни и хозяйстве давшего эти названия древнего населения. Такие, например наименования, как Железница, Рвы, Ямы, Рудники, Рудня и т. д., служат важным указанием на производившиеся здесь разработки, так же как названия Городище, Могильцы и др. на наличие в местности древних укреплений и курганов. Это в особенности следует учитывать, работая в национальных районах , где точность топонимических данных имеет зачастую решающее значение для выявления интересующих нас точек. Собирание данных топонимики удобнее всего производить, просматривая старые списки населенных мест, урочищ, межевые акты, планы владений, всякого рода старые описания, писцовые книги, земельные акты и особенно подробные карты района. Почерпнутые отсюда сведения необходимо дополнить путем опроса населения, а также всякого рода косвенными указаниями, заимствованными из литературных и архивных источников.

Нередко старинные географические названия по тем или иным причинам меняются; это чаще бывает с названиями селений и деревень, значительно реже с названиями речек, ручьев, пустошей и пр.

Если изменение названия произошло недавно, оно может быть восстановлено, но памяти старожилов. Если же смена названий имеет многолетнюю давность, то восстановить их можно лишь путём архивных изысканий и внимательного изучения старых документов.

Путем архивной работы можно установить и случайность связи отдельных названий с понятиями. Так например наименование Рудаково не обязательно указывает на наличие здесь древних разработок: оно может быть связано и с фамилией владевшего землей или деревней помещика.

Разъяснение топонимических названий, связанных с корнями и словообразованиями древнего населения района, иногда представляет значительные трудности и не может быть дано местными силами. В таких случаях списки этих названии должны быть направляемы в центр, откуда они будут передаваться специалистам и затем вместе с переводом возвращаться направившей их организации.

Серьезное внимание должно быть обращено на собирание сведений среди местного населения. Работу эту можно проводить посредством личного опроса или же анкетным путем. В качестве подсобного метода может быть использован любопытный опыт Чердынской (Северный Урал) краеведческой организации, которая на основе соглашения с органами связи направляла по определенным маршрутам специальные тетради анкетного характера, с краткими методическими указаниями о порядке их заполнения. В сопроводительной бумаге точно указываются пункты и организации, которым направляется тетрадь, и сроки для ее заполнения. По завершении кольцевого маршрута заполненная тетрадь возвращается в начальный пункт - выславшему ее краеведному бюро.

Методическое введение к подобной тетради, будучи точно приурочено к местным условиям, может быть построено по следующей примерной схеме:

1. Значение, смысл, и характер начинаемой работы.

2. Значение сообщаемых сведений и дальнейшее их использование (передача в район, в центр, опубликование, использование в народном хозяйстве путем возобновления разработки рудников и прочее).

3. Краткие сведения о предполагаемом географическом размещении и характере объекта изучения.

4. Обращение к общественности с призывом о содействии работе, характеристика маршрута и сроки исполнения.

5. Изложение способов заполнения тетради, комментарий к заполнению анкеты и образец заполненной анкеты.

Собранные по такой анкете данные не могут, конечно считаться научно полноценными, они составляют первичный материал, нуждающийся в дальнейшей проверке и уточнении. Но и эти предварительные сведения могут оказаться весьма важными как сами по себе, так и для сопоставления с уже имеющимися материалами и ориентировки в летней полевой работе.

Базируясь на сведениях, выбранных из архивных, литературных и исторических материалов либо основанных на данных опроса, следует внимательно рассмотреть те из имеющихся в районе предметов (изделий), происхождение которых определенно или предположительно связывается с тем или иным местом или хотя бы территорией .

Таким образом, использование материала в пределах района и области может быть весьма разносторонним. Что же касается материалов, поступивших в центр, то они будут подвергнуты здесь дальнейшей обработке и слиты в общую систему сведений, собранные как при сотрудничестве мест, так и в процессе непосредственной научной деятельности центра. Очень существенной частью работы явится производство анализов образцов руд, древних изделий и др. Соединение данных анализов с материалами, собранными путем литературных и архивных исследований и полевой работы, может дать результаты громадной научной и практической ценности, как для народного хозяйства, так и для науки вообще, особенно для истории материальной культуры и промышленности и для геологии.

ЛИТЕРАТУРА

1. Шмидт С.О. "Золотое десятилетие" советского краеведения // Отечество. 1990. Вып. 1. С.11–27.

2. Известия Центрального бюро краеведения. 1927. № 8. С.266.

3. Санкт-Петербургский филиал архива РАН (далее – ПФА РАН). Ф.2. Оп.1–1920. Д.1. Л.311–311 (об).

4. Государственный архив Российской Федерации (далее – ГАРФ). Ф.2307. Oп.2. Д.33. Л.1.

5. Наука и ее работники. 1922. №2. С.20.

6. Краеведение. 1923. №1. С.46–47.

7. ПФА РАН. Ф.1. Оп. 1a–1922. Д.170. С.21.

8. Краеведение. 1923. №1. С.47.

9. ПФА РАН. Ф.1. Оп. 1–1922. Д.1.

10. Краеведение. 1923. №1.

11. Краеведение. 1923. №2. С. 209.

12. ПФА РАН. Ф.2. Oп. 1–1924. Д.25. Л.24.

13. Краеведение. 1923. №3. С.47.

14. ПФА РАН. Ф.2. Оп. 1–1924. Д.1. Л.342.

15. ПФА РАН. Ф.1. Oп. la–1924. Д.173. С.268.

16. ПФА РАН. Ф.2. Oп. 1–1924. Д.11. Л.55.

17. ПФА РАН. Ф.2. Оп. 1–1926. Д.15. Л.11–12.

18. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов. М., 1970. Т.3. С.49.

19. Известия ЦБК. 1925. №1. С.2.

20. ПФА РАН. Ф.208. Oп.2. Д.102. Л.260.

21. Известия ЦБК. 1926. №3. С.73.

22. ПФА РАН. Ф.726. Оп.1. Д.179. Л.3–4.

23. Научный работник. 1925. № 1. С.10–18.

24. Краеведение. 1925. №3–4. C.302.

25. Известия ЦБК. 1926. №4. C.139–140.

26. ПФА РАН. Ф.1049. Оп.2. Д.78. Л.1–2.

27. ПФА РАН. Ф.2. Оп.1–1925. Д.1. Л.165.

28. ПФА РАН. Ф.208. Оп.2. Д.102. Л.268–269.

29. Советское краеведение. 1930. №1–2. C.7.

30. ПФА РАН. Ф.800. Оп.2. Д.34. Л.163.

31. Известия ЦБК. 1926. №4. C.103.

32. Известия ЦБК. №5. С.138.

33. Известия ЦБК. 1927. №2. C.56.

34. Собрание узаконений и распоряжение Рабочего и Крестьянского правительства РСФСР. 1927. № 9. Ст.68.

35. Съезды Советов в документах. М., 1968. Т.IV. Ч.1. С.97–107.

36. Известия ЦБК. 1927. №9. С.297–298.

37. Известия ЦБК. 1927. №8.

38. Известия ЦБК. №9. С.309.

39. ПФА РАН. Ф.2. Оп.1–1927. Д.1. Л.56.

40. Известия ЦБК. 1928. №8.

41. Известия ЦБК. 1928. №4. C.2.

42. Советское краеведение. 1930. №1–2. C.1.

43. Советское краеведение. 1930. №3–4.

44. Советское краеведение. 1930. №1–2. C.7.

45. Советское краеведение. 1932. №1.

46. Советское краеведение. 1930. №7–8. C.52–53.

47. Соболев B.C. Слово в защиту культуры // Вестник АН СССР. 1990. №10. С.116–117.

48. Академическое дело. 1929–1931. СПб. 1993. Вып.1. С.XXXIX.

49. Филимонов С.Б. Краеведение и документальные памятники (1917–1929 гг.). М., 1989. С.22.